Старушка и алабай. Глава 6 (Елена Дымченко)

Глава 1

Баба Света с дедом Степаном давно уже жили одни. Их небольшой домик притулился на самом краю деревне и в последнее время стали у них вещи с места на место сами передвигаться, а иногда и пропадать. Ясно им стало, что повадился кто-то из односельчан к ним на подворье лазить в их отсутствие, а кто — неизвестно. Были у них, конечно, подозрения, да ведь не пойман — не вор.

Шла как-то баба Света из поселкового сельмага домой. Пошла напрямик, узкой тропинкой и встретила огромного пса. Белый, грязный, с огромной как у медведя башкой, он лежал прямо на дороге.

Баба Света сроду таких огромных собак не видела, у них-то в деревне они в основном были мелкие да неказистые, а здесь такой громила. Остановилась баба Света, страшновато ей стало, такой хватит, полруки долой.

Обойти его никак не получится, а пройти как-то домой надо, не возвращаться же назад, это же крюк километров пять, да с тяжелой сумкой, не девочка ведь уже.

Он лежал спокойно и вроде бы кидаться на неё не собирался, но уж больно страшный да здоровый, а вставать и уступать дорогу он явно не собирался.

— Эй, супостат, чего тут разлёгся, дай пройти! — строго сказала баба Света, а у самой поджилки трясутся да и голос подвёл, дал петуха на последнем слове.

Пёс на неё внимательно посмотрел, вздохнул и, с трудом поднявшись, отошёл в сторону на пару метров и снова растянулся на земле.

Когда он встал, баба Света не могла не заметить, что пёс был очень худ и это не могла скрыть даже густая, грязно-белая шерсть. Да и по тому, как он двигался видно было, что чувствует он себя не очень, то ли ослабел совсем от голода, то ли болен чем, а может старый совсем.

Баба Света хотела было пройти своей дорогой, но вместо этого полезла в сумку и стала искать, чего бы дать ему, уж больно жалко его стало. Достав буханку чёрного хлеба, она отломила четвертинку и кинула собаке.

— На, поешь.

Пёс поднял голову, с недоверием посмотрел на неё, но дотянулся до угощения и проглотил за секунду. Он явно ждал продолжения, потому что не отрываясь смотрел на сумку бабы Светы.

«Вот дура старая, — подумала она. — Пожалела на свою голову, сейчас кинется окаянный,  харчи отберёт, да и мне достанется!»

Но пёс не двигался, а только перевёл взгляд с сумки на лицо бабы Светы и увидела она в его глазах такую тоску, печаль, что страх как рукой сняло. Отломив ещё кусок, она кинула его псу, он также молниеносно исчез в огромной пасти.

«Весь хлеб сейчас съест, бедолага. — мелькнуло в голове у бабы Светы. — да, хрен с ним, дома ещё полбуханки есть».

И она отдала собаке то, что осталось.

Она развернулась и уже пошла было домой, но услышала за спиной какой-то шорох. Испуганно оглянувшись, баба Света увидела, что пёс встал и с мольбой смотрит на неё. Сделав несколько шагов за ней, он остановился.

Сердце бабы Светы сжалось от жалости. Вот бедолага, душа ведь живая, хоть и страшён с виду.

— Ладно, пойдём со мной! — со вздохом сказала баба Света и пошла по тропинке к дому, пёс двинулся за ней.

Когда баба Света с собакой приблизились к дому, дед Степан как раз дрова колол. Увидев жену и следующую за ней огромную собаку, он сначала решил, что бабу Свету надо спасать. Прихрамывая, со всей возможной для себя скоростью, он выбежал за калитку и встал, держа топор наперевес, готовый к бою.
Баба Света, увидев вооружённого мужа, перепугалась не на шутку:
— Ты чего, старый, совсем ополоумел? Чего делать-то собрался?
Она приостановилась, пёс тоже.
— Беги, Светка, быстрей, я его сейчас порешу!
— Кого порешишь, его?
Баба Света обернулась на собаку. Пёс сидел как-то неловко, кособоко на дороге, видимо, ноги плохо его держали и, не мигая, смотрел на её мужа.
— Брось топор, дурак старый, со мной он.
Дед Стёпа от изумления рот раскрыл:
— Совсем сдурела? Такую зверюгу в дом вести! Он же ночью сожрёт нас всех и косточек не оставит! Жить надоело?
— Топор-то опусти, Стёпа. Плохой он совсем, то ли старый, то ли больной, пусть в сарае поживёт. Жалко мне его стало, душа живая не должна одна на дороге помирать.
Дед Стёпа топор опустил, посторонился, но ворчливо пробурчал:
— Жалостливая ты у меня больно, Светка, как бы нам потом самим не пожалеть, вон огромный и страшный какой.
Зашёл во двор, положил топор на поленницу и открыл дверь старого, покосившегося сарая.
— Веди уж сюда, хай тут на соломе отлежится.
Баба Света зашла во двор, затем в сарай, пёс следовал за ней. Поворошив солому и собрав подстилку потолще и помягче, она сказала:
— Давай, дружок, ложись здесь, сейчас поесть тебе чего-нибудь соберу.
Пёс с облегчением растянулся на соломе и прикрыл слезящиеся глаза.
Баба Света ещё минуту посмотрела на него, жалостливо вздохнула и пошла в летнюю кухню собрать еды для нового жильца.
Налив ему в большую миску вчерашнего супа и покрошив туда оставшуюся заначку хлеба, она отнесла получившуюся похлёбку псу.
— На вот, поешь, — подсунула она ему миску под нос, — Сколько же тебе еды-то надо такому громиле. Придётся старую козу зарезать, толку от неё уже нет, всё равно собирались, мясо ведь тебе надо.
Пёс съел всё до крошки и, вылизав миску дочиста, удовлетворённо закрыл глаза.
— Намаялся, сердешный, ну, отдыхай. Вот тут тебе воды налила, если что.
Поставив ведро с колодезной водой недалеко от задремавшего пса, баба Света на цыпочках, чтобы не разбудить собаку, покинула сарай.

Глава 2

С обедом баба Света сегодня припозднилась, хлеба-то не осталось, как и супа, пришлось на скорую руку пельмешки лепить, их-то и без хлеба можно есть.
Стоя спиной к деду Степану, баба Света мыла посуду и как бы между прочим спросила:
— Как там Манька-то наша?
— А что Манька? — насторожился дед Степан, — как всегда. Вчера сослепу в стенку сарая врезалась, совсем уже одряхлела наша кормилица. Катька, стерва, её обижает, к кормушке не подпускает, что за характер скверный у этой молодой козы, слишком уж ерепенистая и злющая до одури.
— Зато молоко какое у неё вкусное да жирное, а Манька-то наша совсем сдавать стала, может пора её уже того…
— Чего того? Порешить, что ли? Дак я тебе давно говорю, а ты сама — не надо, не надо, жалко, пусть поживёт ещё, а тут вдруг сама предлагаешь.
Баба Света начала усиленно оттирать сковородку,
Так и не дождавшись ответа, дед Степан пожал плечами:
— Ну, раз сама предлагаешь, сегодня и  порешу, вон Петрович мяса просил на тушенку, можно ему продать половину. Нам с тобой вдвоём столько не съесть.
— Обойдётся твой Петрович, у нас вон болящий объявился, надо его подкормить. — не выдержала баба Света.
— А, понял теперь. Значит, козой собралась этого пса откармливать. Ну ты, мать, совсем с катушек съехала! Кто это собак голимым мясом кормит! А когда коза кончится, кем его кормить будешь, может мной?— закипятился дед Степан.
— А чем его кормить предлагаешь? Картошкой? Он же собака, ему мясо надо. Вон у нас крупа ещё с прошлого года припасённая осталась, думала курам отдать, а вот и сгодится — кашу ему варить буду. Тогда ему этой козы надолго хватит. Да и не протянет он долго, видел же сам — еле ходит. Пусть хоть перед смертушкой порадуется.
— Вот недаром моя мать тебя сумасшедшей считала, всех болезных да убогих собираешь, всю жизнь так! — сплюнул на пол дед Степан и заковылял к выходу.
— Козу-то порешишь? — крикнула ему вслед баба Света.
Дед Степан ничего не ответил, но вернулся за большим ножом и взял брусок для заточки.
Когда он вышел, баба Света присела на табурет и облегчённо вздохнула:
— Ну и слава богу! Может сослужишь Манечка службу напоследок, спасёшь душу собачью.
Пока дед Степан в хлеву с козой разбирался, баба Света в хате была. За всю свою жизнь так она и не смогла привыкнуть к этому живодёрству. Понимала, что скотину для этого и держат, но смотреть, как животное жизни лишают, так до старости лет и не смогла привыкнуть.
Выйдя во двор, она решила зайти в сарай и посмотреть, как там пёс, живой ещё или нет. Зайдя внутрь и подождав, когда глаза привыкнут к темноте, она с удивлением обнаружила, что собаки там нет.
«Куда же этот супостат делся?» — заволновалась она.
Выйдя во двор, она приступила к поискам. Калитки на улицу и в огород были притворены, значит, здесь он где-то, во дворе. Обойдя дом и заглянув во все закоулки и потаённые места, где мог бы спрятаться этот огромный пёс, она его нигде так и не обнаружила.
«Пойду у Стёпы спрошу, может он видел, куда он делся.» — решила она и, зайдя в хлев, обомлела.
Деда Степана в хлеву не было, а на полу приведённая ею собака с наслаждением обгладывала подозрительно большую кость. Подняв на бабу Свету глаза и, отвлёкшись всего на минуту, пёс плотоядно облизнулся и снова продолжил своё кровавое пиршество.
— Батюшки-светы, что же ты натворил, убивец! — выдохнула испуганная баба Света, прикрыв нижнюю часть лица рукой. — Стёпушка, муж мой любимый! — заголосила она уже в полный голос.
Выскочив из хлева, она сделала несколько шагов, но ноги подкосились и она, упав на траву, забилась в рыданиях.
— Стёпушка. прости меня дуру глупую! Как же я теперь без тебя буду, осталась одна-одинёшенька. Не послушала тебя, принял ты по моей вине смерть лютую.
Тень упала сверху на бабу Свету и она, решив, что и её час пришёл, зажмурила глаза, бежать сил не было.
— Ты чего тут разлеглась-то, по ком причитаешь? — услышала она вдруг за спиной ворчливый голос мужа.
Обернувшись, баба Света увидела оплакиваемого ею супруга, который присев рядом и положив руку ей на плечо, с удивлением смотрел на заплаканное лицо жены. Переведя взгляд с неё на двери хлева и обратно, он вдруг прыснул в кулак:
— Ну, ты, Светка, и дура у меня!
— Стёпушка! Я уж такое подумала, такое!!! Думала это он тебя доедает, я же долго в хате сидела. Господи, славу богу, жив ты мой соколик! — кинулась она на грудь мужу.
— Тихо ты тихо, свалишь своего соколика с ног-то! — засмеялся дед Степан. — Пришёл твой дружок-то на раздачу, я как раз мясо рубил, ну так он жалобно смотрел, так смотрел, что отдал я ему голяшку погрызть. А ты чего подумала?
— Ой, да чего теперь-то говорить, жив ты мой Стёпушка, здоров!
Баба Света, припав к мужу, всё никак не могла успокоиться после пережитых страшных минут.
— Ладно, давай подымайся, горлинка моя, а то твоему соколику уж тебя не поднять теперича.
Дед Степан помог бабе Свете встать на ноги и, обняв за плечи, довёл до крыльца.
— Давай-ка, садись отдышись. — усадил он жену на приступку. Сам присел рядом и начал крутить самокрутку.
Баба Света всё не могла наглядеться на своего ненаглядного Стёпушку.
— Ну ты прям как в молодости, глаз с меня не сводишь. — усмехнулся дед Степан.
— Дык, попрощалась я с тобой, а ты вот он, рядом сидишь. — не могла нарадоваться она.
Из хлева с костью в зубах вышел пёс. Увидев парочку около дома, он подошёл к ним, улёгся неподалеку и продолжил глодать кость.
— Ну, здоров, просто медведь. — не удержался дед Степан. — как ты не испугалась, не сбежала-то от него?
— Дык, испугалась, ещё как, а потом в глаза его заглянула, а там такая тоска, такая боль, что весь страх и ушёл. Да и бежать-то было некуда. — хихикнула баба Света, вспомнив встречу с псом.
— Добрая ты у меня, за что и люблю тебя, Светка, но в сельмаг завтра вдвоём пойдём, а то и вправду медведя домой притащишь, знаю я тебя. А Петрович и вправду обойдётся без нашего мяса, пускай у Семеновны купит, у неё и коза-то помоложе нашей будет.

Глава 3

На следующий день баба Света встала, как обычно, спозаранку, чтобы выгнать коз навстречу дежурному пастуху, который поутру собирал всю поселковую скотину и гнал её на луга пастись.
Своего пастуха в деревне не было, поэтому на сходке односельчане решили, что по очереди будут пасти живность всей общины. От такого расклада выигрывали все и скотина травку свежую жевала, да и на пастухе экономили.
Сегодня дежурным был Петька, шебутной дед с другого края деревни. Ох, и красавец был по молодости, все девки по нему сохли, да уехал в город, а вот под старость, как мать схоронил, вернулся. Один, с потухшими глазами и с какой-то неизбывной тоской в душе. Попивал Петька крепко, но работник был знатный, на все руки мастер.
По молодости воевали они со Степаном из-за черноокой Светки, и, как знать, кого бы она выбрала, если бы Петька тогда в город не умёлся за большой деньгой. Вот и сейчас, уже на старости лет, только при виде бабы Светы, загорались у него иногда былые чёртики в глазах,  лицо светлело, молодело и становился он похож на прежнего ясноокого Петьку.
— Причепурилась уже? — язвительно просипел дед Степан с кровати, наблюдая, как баба Света платочек беленький на голову вяжет. — Там тебя уже Петька твой, поди заждался.
— Постыдился бы, старый, глупости говорить. — проворчала в ответ баба Света, но с укладыванием складочек всё-таки поспешила. — Иди сам коз выгоняй, если хочешь.
— Иди уж, егоза. Петька, поди, ждёт уже.
Баба Света вышла во двор и пошла коз отворять. Выпустив во двор своё небольшое блеющее стадо из пяти рогатых, она увидела вышедшего из сарая пса. Опустив голову, он немигающим взглядом смотрел на сбившуюся в кучу скотину. У бабы Светы сердце ушло в пятки:
«Вот дура, надо было его сначала в сарае притворить. Он же за ночь поди оголодал, сейчас моих кормилиц порешит. Как отбивать-то буду у него».
Пёс подошёл поближе и баба Света уже открыла было рот, чтобы мужа позвать на помощь, но увидев, что он лёг в стороне и вроде живодёрствовать не собирается, потихоньку погнала коз к выходу.
Пёс провожал каждую козу долгим взглядом, как будто хотел сосчитать и запомнить, как они выглядят.
— Наши козы, дружок, наши, их обижать нельзя. — сказала ему со всей возможной строгостью баба Света и, открыв калитку, выпустила их навстречу небольшому стаду, которое уже собрал Петька.
— Утро добренько! — поприветствовала она Петра. — Как жив здоров?
— Помаленьку, Светик, помаленьку! — ответил ей с улыбкой бывший ухажёр. — Как сама, красавица?
В Петькиных глазах запрыгали те самые чертики.
— Красавицу нашел, Была, да нету.
— Для меня ты всегда красавица.
— Вот трепло, Еще за околицу меня позови, как стемнеет. — засмущалась вдруг баба Света.
— А, придешь? — тут же спросил Пётр, улыбаясь. — Я бы тебя до самой зорьки ждал.
— Вот малахольный, как был, так и остался, время тебя не берет. Принимай коз давай, тороплюсь я.
Пётр не унимался:
— Стёпка твой дрыхнет, что ли ещё? Всё то ты сама, да сама крутишься, вон забор починить надо, что же твой ленится? Может прийти помочь?
Баба Света ничего не ответила и. чтобы скрыть смущение не по годам, развернулась спиной к нему и пошла к дому, при этом не смогла не заметить, как дёрнулась, закрываясь, белая занавеска на окне — подглядывал за ней Стёпка-то.
«Вот уж смех и грех, — усмехнулась про себя баба Света, — о душе надо думать, а они всё как петухи».
И, пряча улыбку в платочек, затворила за собой калитку.
Зайдя в летнюю кухню, баба Света стала думать, в какой же кастрюле ей кашу варить для собаки. Прикинув, что такому великану каши надо много, она выбрала самую большую и поставила варить бульон для каши.
Выйдя во двор, она увидела пса, дремавшего возле сарая. Она решила налить ему свежей воды и пошла к сараю, он поднял голову и, не отрываясь, смотрел на неё.
Она подошла и протянула руку, чтобы он обнюхал её. Откуда она узнала, что так надо, баба Света не могла бы сказать, но почему-то решила, что надо именно так.
Пёс потянулся и начал обнюхивать её руки. Она, немного поколебавшись, несмело погладила его по голове, он закрыл глаза и не двигался. Осмелев, баба Света всё гладила и гладила его по голове, шее, спине и приговаривала вполголоса:
— Ничего, ничего, Дружок, всё будет хорошо, ты теперь не один.

Баба Света расстаралась и сварила такую наваристую кашу для собаки, что дед Степан не удержался и тоже попробовал.
— Ну, мать, всем кашам каша, мне почему такую не варишь? — облизывая ложку, спросил дед Степан.
— Дык, не знаю, — растерялась баба Света. — ты это, Дружку-то оставь, а то навалился, я вон тебе драники жарю.
— Дружку? — удивился дед Степан. — Ничего себе Дружок, вон у Пантелеевны Дружок, а этому имя надо посурьёзней, может, Потапыч назовём, на косолапого уж больно спереду похож.
— Не-а, пусть будет Дружок, мне так больше нравится.
— Ну, Дружок так Дружок. — согласился дед Степан. — А ты чего так долго с Петькой балакала, об чём говорили? Так и крутиться возле тебя, окаянный.
— Когда это он крутится? Совсем ты на старости разум потерял, лет-то сколько уже нам, а он всё Отеллу из себя изображает.
— Знаю я его, больно ушлый да бесстыжий. Зенки свои выкатит, а вы девки так и сохли по нему.
— Да, когда это было-то, да и не сохла я по нему, мне ты всегда люб был.
Баба Света улыбнулась и приобняла мужа за плечи. Дед Степан не поддался на женину уловку:
— Ты мне зубы-то не заговаривай, лиса. Так об чём балакали?
Баба Света отвернулась к плите и начала драники ворочать на сковородке:
— Да, так ни о чём, вызывался с забором помочь.
У деда Степана окончательно пропал аппетит и, стукнув в сердцах ложкой по столу, он вскочил с табуретки:
— Чтоб я этого малахольного близко возле дома не видел, с забором он хочет помочь. Пустобрёх.
Баба Света не испугалась, она хорошо знала нрав своего вспыльчивого, но отходчивого мужа, и сказала примирительно:
— Стёпа, ну, хватит тебе кипятиться, людей-то не смеши. Я пойду Дружку исть дам, а ты тоже давай закругляйся — в сельмаг надо сходить, хлеба нет, да крупы надо подкупить. Ты же со мной хотел пойти.
— Пойду, пойду, тебя одну разве отпустишь. — пробурчал дед Степан.
Баба Света отложила Дружку половину кастрюли, оставив вторую часть на вечер, и пошла кормить собаку.
Пёс с таким аппетитом съел предложенную кашу, что сердце бабы Светы радовалось, вот ведь смогла ему угодить.
— Ешь, Дружок, ешь, сил набирайся.
Забрав у него вылизанную начисто миску, баба Света погладила его по голове и пошла в дом собираться.
Уже на выходе она засомневалась:
— Стёп, как думаешь, может Дружка в сарае лучше притворить, а то ещё натворит чего?
— Чего он натворит? Ты кур прикрыла, огород закрыла? Пусть во дворе будет, нехай охраняет, кашу отрабатывает, тем более и делать-то ему ничего особо не надо. Кто полезет, увидев медведя такого? Я бы точно не полез.
— Ну и ладно, действительно, пойдём быстрее, а то провозюкались с тобой, нам бы до закрытия успеть, а то Надька повадилась в последнее время пораньше закрываться.
Старики проверили надёжно ли закрыта калитка и отправились в посёлок, в магазин. Пёс, выйдя из сарая, проводил их глазами, а затем лёг рядом с крыльцом.
Возвращаясь из сельмага и, уже подходя к дому, они услышали со своего подворья истошные крики:
— Помогите! Спасите! Убивают!
— Господи-святы, что там такое? — охнул дед Степан и припустил к дому.
Баба Света кинулась за ним.
Когда запыхавшиеся старики открыли калитку и забежали, если это можно так назвать, в свой двор, то увидели такую картину.
На поленнице дров, прижав коленки к груди, сидел молодой, с виду городской парень и голосил, как оглашенный:
— Спасите! Помогите!
Внизу, совершенно спокойный, в вальяжной позе развалился Дружок. Он лежал с виду совершенно расслабленно, но услышав бабу Свету и деда Стёпу, приподнял голову и посмотрел так, как будто спросил:
«Ну и что с ним прикажете делать?»
Старики затоптались у калитки не зная, как поступить. Пёс вроде агрессии не проявлял, но и командовать им было страшновато, кто его знает, как он отреагирует.
Дед решил сначала поговорить с попавшим в ловушку парнем:
— Эй, парень, и давно ты тут голосишь?
Парень замолчал и ошалело уставился на стариков.
— Ты чей будешь, что-то я тебя не припомню? — дипломатично начала переговоры баба Света.
Парень нервно сглотнул и ответил:
— Ничей я, сам по себе.
Баба Света с дедом Степаном с недоумением переглянулись. У них же не город, все друг друга знают, а тут, здрасте вам, ничей он.
— А как ты тут оказался и что делаешь на нашем дворе? — дед Степан подозрительно сверлил взглядом нежданного гостя.
У парня забегали глазки, он снова нервно сглотнул:
— Ну, это.., я мимо, типа, проходил, хотел водички попросить попить, а тут вот ваша собака меня чуть не сожрала, еле спасся вот. — голос его неожиданно начал крепнуть, — Развели собак, людям пройти не дают, почему он у вас без намордника и без поводка? — он уже чуть не кричал, визгливо вскрикивая на конце каждого слова.
От такой наглости старики даже растерялись.
— Без чего, чего? — с недоумением переспросил дед Степан.
— Без намордника! — голос парня сорвался на визгливый крик.
От его нервного ёрзания одно полено вдруг скатилось вниз, затем второе… Парень испуганно замолчал и, боясь пошевелится, замер на своём насесте. За траекторией каждого падающего полена с замиранием сердца следил не только он, но и баба Света с дедом Степаном.
Пёс, наклонив голову набок, тоже внимательно наблюдал за малейшим изменением в дислокации забившегося наверху парня. После того как поленопад прекратился, а парень так и остался в своём неустойчивом убежище, он разочарованно вздохнул, облизнулся и положил голову на лапы, он умел ждать. Парень снова нервно сглотнул.

— Тётя Светка, а тётя Светка! — послышался со стороны улицы. — Что тут у вас за шум-гам?
Старики обернулись и увидели заглядывающую в калитку вездесущую Стешку, соседку по улице.
— Тю, — протянула она изумлённо. — Матерь Божья, чем это вы тут занимаетесь-то?
Стешка зашла было во двор, но поднявшийся на ноги пёс заставил её тут же передумать. Она юркнула назад на улицу, захлопнув за собой калитку.
— Тётя Светка, а тётя Светка, чего там у вас? — послышался её изнывающий от нетерпения голос уже из-за забора.
Старики переглянулись, не зная, что ей ответить.
Стешка не могла остаться без информации и поэтому вскоре за забором послышался поспешный топот, какая-то возня, затем грохот и яростный женский матерок. После этого над забором вдруг вознеслась Стешкина голова. Вцепившись в верхний край забора побелевшими пальцами, и яростно сдувая падающую на лицо выпавшую прядь из-под съехавшей набок косынки, Стешка взором опытного полководца быстро окинула поле действия и сразу же оценила расстановку сил.
Глаза её загорелись, ноздри раздулись, она просто была готова лопнуть от любопытства.
— Ну ты Стешка — Шварцнегер просто, на чём там повисла-то? — усмехнулся дед Степан.
— Да так, нашла тут ведро у вас старое валяется. Что тут у ва… — не успев закончить фразу, Стешка с грохотом низверглась вниз, за забор, в неизвестность.
— Ты там не убилась? — забеспокоилась баба Света. — Что ты, как  пацанка по заборам-то лазишь, он у нас и так еле стоит, завалишь ещё. Ты, давай зайди, что ли.
— Ага, щас, один вон гляжу уже зашёл, сидит теперь у вас на дровах-то, отдыхает. Щас я… — послышался запыхавшийся голос Стешки с улицы.
Через минуту её голова вновь вознеслась над забором.
— Вот, так-то лучше. — удовлетворённо пробормотала она и, утвердившись, наконец, в своей шаткой позиции, затараторила:
— Так, что это у вас тут деется? Чего Кирюшку-то Танькиного в плен взяли? А что за собака такая страшная у вас? Она кусается? Где взяли? Почему я её раньше не видела? Что с Кирюшкой делать собираетесь? Почему он на дровах притулился-то? Он чего-то натворил? А пёс его покусал? В больничку повезёте парня? А зачем вам собака? А почему…
Она спрашивала кратко, быстро и по делу, вероятно, ожидая очередного своего крушения из-за неустойчивого ведра, поэтому времени решила не терять.
— Хватит тарахтеть! — сморщился дед Степан. — голова сейчас от тебя разболится. Так ты говоришь, это Танькин племянник, Кирюшка? Да уж, вымахал малец и не узнать.
Он повернулся к парню, который побелел лицом и было очень похоже, что он готов свалится в обморок.
— Светка, — повернулся он к жене. — притвори-ка собаку в сарае, пора Кирюшку освобождать, а то совсем сомлел парень.
Баба Света сделала большие глаза и беспомощно развела руками, давая понять мужу, что не представляет, как сделать то, что он просит.
— Притвори, притвори. — с напором, глядя прямо ей в глаза, снова повторил дед Степан.
— Дружок, иди со Светкой. — обратился он к собаке и слышалось в его голосе что-то такое, что пёс встал и перевёл вопрошающий взгляд на бабу Свету.
— Пойдём со мной, пойдём. — засуетилась она и направилась к сараю, пёс двинулся за ней.
Сделав несколько шагов, он обернулся и исподлобья посмотрел на парня, который уже совсем был готов свалиться не в силах больше сидеть на своём насесте.
— Дружок! — позвала баба Света собаку.
Дождавшись, пока пёс зайдёт в сарай, она погладила его по голове и негромко сказала:
— Молодец, Дружок, спасибо тебе. Ты побудь здесь пока Степан там с парнем этим разберётся.
Закрыв сарай на задвижку, она вернулась на поле боя.
— Ну, ты слезешь или так и будешь там сидеть? — спросил Степан парня.
Тот медленно сполз с поленницы и, не глядя в глаза деду Степану, начал топтаться на месте, чтобы размять затёкшие ноги.
— А ты, так и будешь там висеть? — обратился дед Степан к затаившей дыхание Стешке.
— Ой, да, задумалась чтой-то. — закопошилась она и её голова, наконец, перестала парить над забором.
— Задумалась она… — пробурчал себе под нос дед Степан.
Стешка не заставила себя долго ждать и сразу забежала во двор, торопливо поправляя косынку на голове.
— Ну, чего у вас тут за игра престолов? — не в силах, сдерживать своё любопытство выпалила она.
— Какая ещё игра престолов? — с недоумением спросила баба Света.
— Да, неважно, фильм один, — что у вас тут случилось-то. Почему Кирюшка-то на дровах сидел, и откуда собака?
Дед Степан досадливо поморщился, он не мог сообразить, как ему эту сороку спровадить, чтобы не обидеть, а то ведь у неё такой язык, что сам потом не обрадуешься, да и обидчивая Стешка больно и мстительная.
— Мамка! Ты здесь!
Калитка приоткрылась и в щель протиснулась девочка лет десяти.
— Чего тебе? — раздражённо спросила её Стешка.
— Тебя батя ищет. — ответила девочка.
И добавила, шмыгнув носом:
— Сильно ищет, сказал, сию минуту не придёшь — пожалеешь. — многозначительно добавила она.
— Вот чёрт, — не смогла сдержать досады Стешка. — Ладно, иду. Тётя Света, а может вечерком загляну, клубнику тебе принесу, новый сорт у меня, такая сладкая…
Стешка запнулась, покосившись на сарай, где баба Света закрыла собаку:
— Хотя нет, может, завтра в сельмаге тебя поймаю.
Раздосадованная, она махнула рукой и пошла вслед за дочерью.
— Слава тебе, господи! — облегчённо выдохнул дед Степан, — Умелась восвояси, вот же проныра, просто заноза в заднице.
И повернулся к парню:
— Ну, что, Кирилл, поговорим?
Тот обречённо вздохнул.
— Значит, ты племянник Танькин, Маринкин сын? А говорил ничей. — приступил к беседе дед Степан. — И что же ты, Маринкин сын, забыл на нашем дворе?
Парень шмыгнул носом и, не глядя собеседнику в глаза, гнусаво завёл:
— Сказал же уже, водички зашёл попросить попить, а тут из сарая вышел этот… — парень запнулся, не зная, как назвать собаку. — не было его раньше здесь. Пришлось спасаться от него.
— Не было здесь, говоришь? А ты откуда знаешь? Уже захаживал раньше? — дед Степан не отрываясь смотрел на парня, пытаясь поймать его взгляд, но тот упорно смотрел себе под ноги.
— Чего молчишь-то, к тебе обращаюсь! — начинал уже злиться дед Степан.
Парень открыл было рот, но тут же закрыл, видимо, не найдясь что ответить.
— И как же ты зашёл водички попросить, если калитка была заперта? Если заперто, значит никого дома нет. Как же ты во двор-то попал? — наседал дед Степан.
Парень покраснел, вскинул глаза, в которых промелькнуло отчаянье, и сказал:
— Через огород я прошёл, сзаду.
— Кто же к незнакомым людям «сзаду» ходит-то? Темнишь ты, парень. И давно ты к нам «сзаду» в гости ходишь? Ты когда к Татьяне-то приехал? Давно ты здесь?
Парень снова опустил глаза и, видимо, отвечать не собирался.
— Ясно с тобой всё. — вздохнул дед Степан. — Тебе зачем инструмент-то мой понадобился? Мне сын на юбилей подарил, заморский такой, добротный, а ты его украл.
Парень покраснел и, зыркнув исподлобья, глухо сказал:
— Не брал я у вас ничего, наговариваете на меня.
— Да, что ты? Наговариваю? Сроду у нас тут в деревне воровства не было, а тут ты такой ушлый, городской приехал и у меня набор ключей пропал, а затем и дрель. Совпадение, что ли?
Парень молчал.
— Тебе то он зачем? По рукам вижу — не плотник ты, не слесарь, вон какие белые, ни одной мозоли, молоток-то, поди, ни разу в руках не держал. Зачем тебе инструмент мой понадобился, говори!
Дед Степан уже почти кричал в полный голос.
— Тётка у тебя такая хорошая, Танька-то, добрая и порядочная, а ты, паскудник, с чего за воровство-то взялся?
Парень заскулил:
— Мать у меня сильно болеет, на лекарства не хватает, плоха совсем, вот я и подумал, что продам инструмент-то ваш и лекарств ей куплю. Простите меня, дед Степан, я больше не буду. Мамку больно жалко, как я без неё-то.
— Маринка помирать собралась? — встряла баба Света. — Я вчерась с Танькой-то виделась, ничего она такого не говорила, что Маринка-то сильно болеет. А если так, то чего ты не у постели матери, а тут в гостях прохлаждаешься?
Парень молчал, дед Степан зло сплюнул:
— Да, Кирилл, совсем ты без стыда, без совести. Я ж к тебе, как к человеку, Стешку вон спровадил, чтобы она про тебя худое по всей деревне не разнесла, а, наверно, зря. Ты же даже мать готов на словах похоронить, лишь бы выкрутиться. Не стыдно тебе?
— Бедная Танька, стыд-то какой! — добавила и баба Света.
Парень злобно исподлобья глянул на стариков.
— Чего зыркаешь-то, бесстыдник! — покачал головой дед Степан. — Давай, парень, так: ты мне сегодня же весь инструмент вертаешь назад и я никому ничего не скажу. Сюда ты уже не сунешься, познакомился уже с Дружком-то нашим, а услышу что у кого-то что-то пропало, тогда пощады не жди, ославлю на всю деревню. Вон только Стешке заикнусь, она уж расстарается. Нос на улицу не сможешь высунуть не ты, не Танька. Совесть-то поимей, ты-то уедешь, а тётке твоей здесь жить. Понял ли?
Парень быстро закивал, не поднимая глаз:
— Простите, дед Степан, баба Света.
— Чего в глаза-то людям не смотришь? — спросил нахмурившись дед Степан. — Ладно, давай иди, пока не передумал.
Дед Степан распахнул калитку, приглашая Кирилла на выход, и тот не заставил себя долго ждать.
— Да уж, вон он город, что с людьми-то делает, — покачала головой баба Света, — такой малец-то был улыбчивый да добрый. Помню, приезжали они тогда с Маринкой-то к Таньке в отпуск, сколько же ему тогда было? Лет пять, наверно, всё прибегал ко мне за вишней, а что из него выросло-то? Молодой совсем, а уж скурвился начисто. Не верю я что-то в его раскаяние, вот не верю, попался просто на жаренном.
— Без стыда парень, без стыда. — согласился дед Степан. — Таньку жалко, хорошая баба, а Маринку вот не помню совсем, уехала она тогда сразу после школы, и вот сыночка какого вырастила-то, с гнильцой.
Старики одновременно горестно вздохнули.
— А Дружок-то каков? Вот уж подмогнул нам, вора поймал! Не зря ты ему такую кашу вкусную сварила, отработал на все сто. — оживился дед Степан.
— Да уж, просто молодец. Пойду открою охранника-то нашего. — засуетилась баба Света.
Выпустив собаку, она присела на крыльцо. Дед Степан вынес из ледника большую косточку и протянул собаке:
— На, Дружок, погрызи, заслужил.
Пёс аккуратно взял кость из рук деда Степана и, подойдя к крыльцу, улёгся с угощением прямо возле ног бабы Светы.
— Доверяет тебе, — усмехнулся дед Степан. — ишь, всё поближе к тебе норовит лечь.
— Да уж, это тебе не коза. — ответила польщённая баба Света и, наклонившись, погладила Дружка по спине. — А где наша Муська-то? Чего-то я ни вчера, ни сегодня её не видела.
— Да и я не видел, — ответил дед Степан, присев рядом с женой. — На сносях она, может окотилась уже где? Явится скоро за молоком-то, куда денется.
— Дружок-то её не напугает? Пугливая она у нас, может, поэтому и не приходит, что он здесь?
— Муська-то пугливая? Ты ничего не попутала? Видел я как эта «пугливая» Дружка-то Пантелеевны по морде дубасила, как он без глаз-то не остался, просто чудом.
— Так то Дружок Пантелеевны, а то наш, она же ему на один зуб. — забеспокоилась баба Света.
— Да ладно тебе, не нагнетай. Наша Муська себя в обиду не даст, уживутся как-нибудь, коз же он не обижал? Надо ему показать только что Муська тоже наша, не приблудная, чтобы знал.
— Ну ты у меня просто дрессировщик! — засмеялась баба Света, — вон как сегодня Дружка-то направил в сарай, я уж и не знала как его увести, а ты ему сказал, он и пошёл, как шёлковый.
— Да уж, я и сам не ожидал, умнющий пёс, с понятием.

Глава 4

Часов в семь вечера баба Света уже начала беспокоиться. С пяти она начала выглядывать на улицу, ожидая Петьку со стадом, а его всё нет да нет.
— Слышь, Стёп, где же Петька-то с козами? Время-то уже сколько, давно уже пора вернуться бы, а его всё нет. Не случилось ли чего?
— За малахольного своего переживаешь? Скоро объявится, куда он денется. — проворчал дед Степан, проверяя наточку косы.
— Да не за Петьку я переживаю, а за коз. Опять, наверно, наша Катька чего отчебучила. Помнишь тогда, Гришка два часа за ней гонялся? Ох, и матерился он тогда, зол был, как чёрт. Чую я, что опять там наша Катька жару даёт.
Дед Степан отложил косу.
— Да, было дело, помню. Говорю же, такая это коза шебутная да норовистая, что сам дьявол.
— Я пойду в огород, огурцы дополиваю, а ты уж встреть их.
— Иди, иди, не боись, встречу.
Баба Света пошла на огород, а дед Степан снова взялся за косу.
Через некоторое время за забором раздался Петькин крик:
— Светка, Степан, выйдите-ка!
— Что-й там случилось-то? — подскочил дед Степан и, бросив косу, выскочил на улицу.
Петька, злой как чёрт, стоял посередине дороги, в руках он держал конец верёвки, а другой конец был обвязан вокруг шеи их козы Катьки.
— Степан, чтоб я эту вашу полоумную Катьку больше у себя в стаде не видел! — закричал он, сверкая глазами. — Паси её сам, никакой управы на неё нет. Все козы как козы, а этой вечно неймется. Умелась сегодня куда-то, да Варьку Пантелеевны с собой увела. Пришлось стадо бросать и их искать, хорошо все не разбежались… Не вводи во грех, а то ведь сам её прибью.
— Чего разошёлся-то, понял я, дурная она, знаю я, а ты… — дед Степан прервал начатую фразу и с удивлением уставился на Петра.
Тот вдруг застыл как вкопанный, побелел лицом, глаза расширились, в них застыл ужас.
— Петька, ты чего? Горячка тебя, что ли догнала? — не на шутку перепугался дед Степан.
— Сзади, сзади… — прохрипел Пётр, — обернись, только медленно.
Дед Степан, почувствовав холодок в груди, медленно обернулся. За его спиной стоял Дружок и внимательно не отрываясь смотрел на вытянувшегося в струнку Петра.
— Так это Дружок наш, — облегчённо выдохнул дед Степан, — Светка вчера привела, живёт он у нас теперича. Это я, наверно, калитку-то не прикрыл, когда выскочил на твой крик, вот он и вышел. Чего застыл-то?
— Забери свою козу, — шёпотом сказал Пётр и выпустил конец верёвки из рук. — Быстрее.
Пётр легонько оттолкнул Катьку от себя, она, отойдя шагов на пять, развернулась и, наклонив голову, с разгона боднула Петьку в ногу и, видимо, совсем ошалев, поскакала вдоль по улице от Петра и деда Степана.
— Вот же зараза! — вскрикнул дед Степан и бросился вдогонку за козой.
За ним потрусил Дружок. Коза вдруг остановилась как вкопанная, а потом, мотнув головой, начала скакать боком на одном месте. Пока она выписывала свои пируэты к ней уже не спеша добежал Дружок и, обогнав и тем самым перекрыв дальнейший путь, остановился.
Катька, видимо, почувствовав его присутствие, завершила свои прыжки и замерла. Он сделал шаг навстречу, и она опрометью бросилась бежать от него по направлению к дому деда Степана. Пёс двинулся за ней, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее.
Когда коза поравнялась с дедом Степаном, он попытался её перехватить, но она, увернувшись, пронеслась мимо.
Пётр, успевший сделать лассо из верёвки, прицелился и ловко накинул его на шею беглянки. Коза упрямо пыталась скакать дальше, но Пётр крепко держал свой конец верёвки.
— Попалась, мерзавка! — торжествовал он.
Передав верёвку из рук в руки подоспевшему деду Степану, он, матерясь и потирая ушибленную ногу, добавил:
— Вот же дьяволица, а не коза. Я бы на твоём месте зарезал бы её давно, это же светопреставление какое-то, а не животина. Такой скверный нрав, такой злобный норов, просто диву даёшься.
— Да уж, вся в папаньку своего, Борьку, тот-то уж просто исчадие ада, никому проходу не даёт, как с ним Семёновна управляется, ума не приложу. — сказал, пытающийся отдышаться дед Степан. — Вот ведь пробежку мне устроила, поганка.
— Где Светка-то алабая взяла тут у нас? — спросил, закуривая, Пётр.
— Какого алабая? — не понял дед Степан.
— Какого, какого, такого. — показал Пётр глазами на Дружка, который, подойдя к стаду, улёгся на траве, не спуская с них глаз.
— Дружок его зовут, что за алабай такой, не понимаю. — пожал плечами дед Степан и, засунув папиросу в рот, начал хлопать себя по карманам в поисках спичек.
Пётр достал зажигалку и поднёс зажжённую деду Степану:
— Дружок — это вы его назвали так, а алабай это порода такая. Так что Дружок ваш — алабай, видел я таких псов, по Россее-то поносило меня.
Дед Степан, зыркнув из-под бровей на Петра, чуть помедлил, но всё же прикурил от предложенной зажигалки.
— Алабай, говоришь? Я думал собака и собака, просто большая очень. Раз порода у него есть, значит не на дороге родился, откуда ж он взялся-то тут у нас?
— Вот не знаю, в городах-то много собак, брошенных без присмотра, шляется и пород каких хочешь, а чтобы здесь, не знаю даже. — пожал плечами Пётр. — Может кто-то завёз в лес и бросил, он и прибрёл к нам сюда.
— Как это привёз и бросил? — удивился дед Степан. — Это ж как такое возможно, живую душу так на погибель оставлять?
— Ох, Степан, просидел ты тут в деревне всю жизнь, козёл Борька у тебя самый страшный злодей, а я вот насмотрелся всякого, на что люди-то способны, не приведи господи.
Оба тяжело вздохнули.
— Ну, алабай так алабай, мне без разницы. — туша окурок сапогом, сказал дед Степан. — пёс хороший, умный и помощник вон какой, так что алабай или нет для нас разницы-то нет, да и Светка к нему прикипела. Дружат они. — усмехнулся он.
— Я тебе к тому, что порода-то пастушья. Она и выведена для того, что коз и овец пасти. Видел, как он твою полоумную Катьку-то развернул? А сейчас смотри, что делает? — Пётр показал рукой на приглядывающего за стадом Дружка. — Или думаешь это случайно вышло?
Дед Степан посмотрел на Дружка, неспускавшего глаз с коз и овец, и почесал в затылке.
— И чо? — спросил он.
— Чо, чо, ты когда пастушить-то пойдёшь?
— Через неделю моя очередь, в середу получается.
— Так возьми его с собой, Дружка-то вашего, и посмотришь далеко ли твоя суматошная Катька от стада ускачет, если её раньше, конечно, никто из мужиков не прибьёт, бестолочь эту. — сплюнул на землю Пётр. — Я тебе дело говорю.
— Ну, поглядим, он похоже старый или больной, ходит-то не очень, куда ему за Катькой-то угнаться. — засомневался дед Степан.
— Да не такой и старый, вроде, просто худой, так откормите за неделю как раз, я вам ещё костолык-то притащу, козу резать свою собираюсь, так и откормим потихоньку. — хлопнул его по плечу Пётр. — Не сумлевайся.
— Дед Степан, а дед Степан! — послышался неуверенный голос.
Мужики обернулись и увидели Кирилла, который опасливо косился на Дружка, не решаясь подходить ближе. В руках у него был пакет с чем-то явно тяжёлым.
Заскрипела калитка и из соседнего дома вышла Стешка. Присев на скамейку, она начала лузгать семечки с интересом поглядывая на компанию, собравшуюся на улице.
— Вот принёс я, что обещал. — сказал Кирилл и прислонил пакет к забору деда Степана.
Стешкины глаза заблестели.
— Принёс? Ну, добре, помни наш уговор-то. — недовольно косясь на Стешку, сказал дед Степан. — Иди уж, сам заберу.
Парень кивнул и поспешил удалиться.
— Чего он там тебе притаранил? — послышался голос Стешки.
— А тебе-то что? — недовольно спросил дед Степан.
— Да, просто интересно, что за дела у тебя с племяшом-то Танькиным. — безостановочно лузгая семечки, ответила Стешка.
— Много будешь знать, скоро состаришься. — парировал дед Степан.
— Ну-да, ну-да, тайны всё какие-то у вас. — съязвила Стешка.
Взгляд её стал задумчив, видно было, что она лихорадочно пытается сообразить, что же скрывают от неё дед Степан и Кирилл.
— Ладно пошли мы, тебя там уж хозяйки заждались. — дед Степан кивнул Петру и пошёл за оставшимися четырьмя козами.
— Чего тут было-то? — попытала счастья Стешка, подойдя к Петру.
— Чего было, того уж нет. — сплюнул на землю Пётр и, достав из-за пояса кнут, отошёл от неё.
— Вот черти! — раздосадовано сказала Стешка, но увидев приближающегося деда Степана и Дружка с козами, быстренько нырнула в свой двор и закрыла калитку на щеколду, будто и не было её тут.

Конец отрывка